Всего месяц йошкаролинка находилась в зоне боевых действий в Украине, но этот месяц перевернул ее жизнь. Татьяна провела там, в аду, месяц, который, по ее признанию, перевернул все: материальное сразу отошло на второй план и стало ясно, насколько хрупка наша жизнь и как просто ломаются человеческие судьбы…
ВСЕГО МЕСЯЦ ЙОШКАРОЛИНКА НАХОДИЛАСЬ В ЗОНЕ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ В УКРАИНЕ, НО ЭТОТ МЕСЯЦ ПЕРЕВЕРНУЛ ЕЕ ЖИЗНЬ
Татьяна провела там, в аду, месяц, который, по ее признанию, перевернул все: материальное сразу отошло на второй план и стало ясно, насколько хрупка наша жизнь и как просто ломаются человеческие судьбы…
Бомбили шахту № 71 «Индустрия» в украинских Ровеньках. По телевизору показали черный дым над городом. Зрелище жуткое. Позвонила подруге:
– Ты слышала про Ровеньки в новостях? Как Танины родители? Они ведь там?
– Она сама в Ровеньках.
– Как?!
– У нее мама умерла. После похорон не может выехать домой.
Танины родители жили в своем доме микрорайона Алмазный города Ровеньки Луганской области. Это полсотни километров от областного центра – того самого, который «утюжат» сегодня военные по приказу киевских властей, где практически ежедневно десятками гибнут мирные жители.
Таниной маме исполнилось 79, папе – 85. Лет семь назад мама ослепла и практически слегла. С того дня душа у дочери болела за стариков, которые категорически отказывались переезжать к ней в Марийскую Республику: дома, говорили, будем помирать. Каждое лето Таня уезжала к родителям в отпуск, чтобы привести дом в порядок: как ни крути, пожилому отцу трудно одному справляться с хозяйством.
Вот и в нынешнем июне она отправилась в Ровеньки. Несмотря на события на Украине, Ровеньки «горячей точкой» на считались, поэтому никакого особого беспокойства предстоящая поездка не вызывала.
Доехала поездом до станции «Лихая», там встретил брат, который живет в Белой Калитве Ростовской области, он довез до приграничного Гуково, где российский пункт пропуска.
– Когда пересекла границу, – рассказывает Татьяна, – увидела множество машин и людей, движущихся из Украины в сторону России. Люди были усталые, озабоченные, с большими сумками в клетку, как у челноков в прежние времена. На границе стояли большие ярко-красные палатки МЧС. Люди с удивлением смотрели на меня и выразительно крутили пальцем у виска: дескать, куда ты идешь? Было такое ощущение, что весь поток беженцев движется в одну сторону, а я одна – в другую. Добралась до родительского дома и уже не следующее утро начала большую уборку и стирку. Надо вывешивать белье, а я в сомнении: то ли во дворе вешать, то ли под навесом – где-то гром уркашит и уркашит, того гляди дождь начнется. Тут соседи меня и просветили: да не гром это, а раскаты орудий.
Тем не менее недели две жили вполне спокойно, если не считать доносившихся издалека звуков орудийных залпов. Непривычно, конечно, но обращать внимание на это было некогда – готовились к тому, что мама постепенно уходит, ей становилось все хуже и хуже. Она все твердила: «Белите хату! Белите хату!» – а отец еще настаивал: «Побелите и гараж, и летнюю кухню, и сарай». Почему-то им это было очень важно.
Мама умерла в конце июня. «Удивительное дело,- говорит Татьяна, – еще не успели приехать милиция и скорая, а похоронная служба уже тут как тут. С одной стороны, без ее помощи не обойтись, но все время не покидала мысль: в такие страшные времена похоронный бизнес в отличие от других процветает».
– Среди населения города бытовало мнение, – делится Татьяна, – что Ровеньки бомбить не будут, как Славянск и Донецк. Народ утверждал, что якобы в Ровеньках живет мать заместителя министра энергетики и угольной промышленности Украины, а еще поговаривали, будто один из самых крутых украинских олигархов Ахметов, руководивший корпорацией, в сфере интересов которой горно-металлургический комплекс, заплатил «кому надо», и шахты трогать не станут.
Но вот по обычаю отметили по умершей маме девятый день, и рухнули все надежды жителей Ровеньков на возможность переждать гражданскую войну в относительной тишине: три дня подряд город бомбили, снаряды попали на стоянку машин и в здания, а потом после мощного взрыва загорелась шахта № 71 «Индустрия».
– От нашего дома до шахты километра четыре, – вспоминает Татьяна, – клубы черного дыма были видны хорошо, но самое страшное – когда палит установка залпового огня «Град». Мы с отцом в эти моменты собирали все документы, брали с собой фонарик и прятались в погребе. Места там мало, все заставлено банками. Отец бросил на пол старое пальто, вот там и отсиживались. Поразило, что многие из соседей недружелюбно относятся к русским. Даже те, кого мы знаем давно и с кем всегда дружили. Они убеждены, что у ополченцев, которых власти называют террористами, не может быть никакого серьезного оружия, значит, «их вооружает Путин». (Вот что значит «информационное промывание мозгов»! – прим. Автора.) Есть, конечно, и откровенные бандеровцы, для которых нет ничего святого. Ну а у меня страх за собственную жизнь и жизнь отца словно отодвинул наше горе – смерть мамы. Это горе заслонила война.
Муж и дочери Татьяны общались с ней по скайпу от соседей или с помощью SMS-сообщений и не находили себе места, когда получали послание: «Прячемся в погребе от «Града». Муж признается, что его не покидала мысль: если с Татьяной что-то случится, поеду туда воевать.
Отец Татьяны всю жизнь был убежденным коммунистом. Когда компартия «приказала долго жить» (Украина еще не была заграницей), отец забрал из школы, где преподавал, всю коммунистическую атрибутику, и многие годы в его гараже висели красные знамена, стояли бюсты и барельефы Ленина. Татьяна советовала: «Папа, сними это!» Тот все отказывался, но после бомбежки Ровеньков снял всю атрибутику и закопал в землю: ясно стало, что от нынешних властей можно ждать каких угодно репрессий.
Брат с женой, приезжавшие на похороны из Белой Калитвы, едва вырвались из Ровеньков, преодолев страшный путь. Обрадовались, увидев, что их автомашина, оставленная на российской территории, к великому удивлению осталась в целости и сохранности, на что супруги уже и не надеялись.
Когда пришла пора Татьяне возвращаться в Йошкар-Олу, стало ясно: не удастся добраться ни до одного из ближайших российских пунктов пропуска – Новошахтинска, Донецка, Гукова. Попытаться можно только через КПП «Северный».
– Племянник Саша работал на заводе, – рассказывает Татьяна, – и мы с ним и с директором этого завода – тоже Александром – поехали к границе. Страху натерпелись! По всей дороге сожженные легковые автомобили. О судьбе их владельцев даже подумать страшно. Оба Александра всю дорогу молились, а я не знаю ни одной молитвы, шептала только одно: «Господи, спаси!» Никого из украинцев на пункте пропуска не было, так что, по сути, я выехала из Украины нелегально, без всяких отметок в паспорте. Лишь бы подальше от войны! Весь день добирались до хутора Ольгинский в Краснодарском крае, где живет моя двоюродная сестра.
Сейчас Татьяна дома. Ее отец категорически отказался покидать Ровеньки. Сказал, что думает об одном: если суждено погибнуть в этой заварухе, так лишь бы сразу убило, чтобы не мучиться. Они созваниваются с ним постоянно. Каждое утро для Татьяны начинается с теленовостей из Украины. Пока обнадеживающей информации нет. Она смотрит на этот кошмар и плачет, вспоминая почти месяц, проведенный в аду.
Ольга БИРЮЧЕВА