13 марта в Русском драмтеатре им. Г. Константинова состоится премьера спектакля «Лодочник» по пьесе Анны Яблонской. Это необычная история, современный взгляд на мифы о перевозчике мертвых душ Хароне и об Орфее и Эвридике. История о том, как практически деградировавший главный герой становится Мужчиной, спасая свою любимую.
13 МАРТА В РУССКОМ ДРАМТЕАТРЕ ИМ. Г. КОНСТАНТИНОВА СОСТОИТСЯ ПРЕМЬЕРА СПЕКТАКЛЯ «ЛОДОЧНИК» ПО ПЬЕСЕ АННЫ ЯБЛОНСКОЙ
Это необычная история, современный взгляд на мифы о перевозчике мертвых душ Хароне и об Орфее и Эвридике. История о том, как практически деградировавший главный герой становится Мужчиной, спасая свою любимую.
А ставит спектакль один из самых ярких режиссеров Нижнего Новгорода заслуженный артист России Андрей Ярлыков. Андрей Алексеевич сценическую деятельность начал еще в юношеские годы в Северодвинском народном театре «Сезам». Много лет он проработал в нижегородском театре «Комедiя», а сейчас преподает в Нижегородском театральном училище им. Е.А. Евстигнеева и Нижегородской консерватории им. М. Глинки.
О себе и работе над спектаклем Андрей Ярлыков рассказал «Й».
– Андрей Алексеевич, почему вы выбрали профессию режиссера?
– Наверное, потому, что с самого начала во мне сидела какая-то режиссерская жилка, еще до поступления в Горьковское театральное училище. Поступая в училище, я уже представлял, что такое действенный анализ пьесы, знал, что такое сверхзадача, сквозное действие, событие. То есть я знал, куда я иду, на кого буду учиться и что хочу получить. На первом же курсе я сделал самостоятельную работу, которая была признана лучшей. На втором курсе поставил спектакль по пьесам Маяковского «Клоп» и «Баня». А уже на третьем курсе начал готовить дипломный спектакль «Завтра была война», а Евгений Александрович Евстигнеев, который был председателем комиссии, плакал, когда смотрел его.
– А что за история такая, что вы сначала поступили на режиссерское отделение в Щукинское училище, не закончили его, а потом обучались уже в ГИТИСе?
– Наверное, я был тогда упертым максималистом. В Щукинское я поступил в мастерскую к Леониду Ефимовичу Хейфицу, и после первой же сессии, когда мы уехали, нам нужно было написать самостоятельные работы. Моей темой было событие. Я написал, отправил, но работа вернулась ко мне с пометкой «незачет». Я подумал, может, меня неправильно поняли, переиначил слова и снова послал. И снова незачет. Тогда я позвонил однокурсникам в Москву узнать, в чем может быть дело. Мне сказали, чтобы я открыл учебник Захавы со страницы такой-то по такую-то и перепечатал. Я так и сделал, отослал, и работа вернулась уже с пометкой «отлично». Такая форма обучения меня не устраивала. В принципе, я написал то же самое, что у Захавы, только своими словами, и потому ушел. Но потом я пожалел об этом, надо было закончить еще тогда.
– А большой срок между Щукинским и ГИТИСом?
– Достаточно большой. Я поставил уже 15 спектаклей перед тем, как поступить на режиссерское в ГИТИС.
– Так, может, не так уж и нужен был режиссерский диплом?
– В лихие 90-е, когда бесконечное число студий открывалось по подвалам и режиссурой занимались все кому не лень, тогда да, казалось, что вовсе не обязателен диплом, не обязательно образование. Постепенно все вернулось на круги своя, и сейчас везде образование, образование и образование. Самодеятельность и дилетантство уже не котируются.
– А почему вы выбрали пьесу Анны Яблонской? Из-за ее трагической судьбы, потому что она погибла при теракте в Домодеве? Или все-таки сама пьеса интересна?
– Ни в коем случае не из-за трагической судьбы автора. Я ставлю пьесы, в которых есть судьбы, есть наши вечные ценности. А наши вечные ценности – это 10 заповедей, и если это в пьесе есть, она уже интересна. Конечно, я понимаю, что театры сейчас вынуждены ставить какие-то увеселительные жанры, работать над коммерческими проектами, и это тоже нужно. Но я сейчас не завишу ни от одного театра, и когда предложил Театру им. Г. Константинова «Лодочника», был очень рад, что мне пошли навстречу. Здесь такая творческая команда и шикарная атмосфера, что можно только позавидовать. В вашем театре не боятся идти на самые смелые эксперименты: «Калека с острова Инишмаан», «Солдатики» – это же все эксперименты. Можно было бы поставить еще одну залихватскую комедию и собирать полный зал. Но нет, здесь идут на более сложную, умную драматургию, некоммерческую, потому что здесь хотят творить, а это очень ценно. Творческая, именно творческая атмосфера в этом театре, при этом мотивированы на творчество все – от актеров, постановочных цехов и до администрации.
– Вы уже обращались к этой пьесе раньше: поставили спектакль в своем училище. Нынешняя постановка отличается?
– Конечно, отличается, во-первых, потому, что актеры другие. А потом, ничего не хочется повторять, ничего не хочется клонировать. У меня даже при всем желании это не получается: ночь прошла – я творчески вырос. А Яблонская очень хороший автор, и в ее пьесе можно искать и искать, и вдруг открываются какие-то совершенно другие решения тех или иных сцен. Но по мысли, по режиссерскому замыслу, конечно, остается то же, я не могу изменить свой замысел на эту пьесу. Однако студенты училища отыграют в мае последний спектакль, разъедутся, и спектакль умрет, а здесь он будет жить, и я рад, что он будет жить в такой творческой команде. Дай Бог, чтобы у нас все состоялось и мы зацепили сердца зрителей.
– А о чем ваш спектакль?
– О любви. Прежде всего. Но тут еще и много сопутствующих моментов. Как говорил Фрейд, человек в жизни решает только два вопроса: как состояться мужчине мужчиной и женщине женщиной и как преодолеть страх смерти? А уж в эти два вопроса включаются все остальные. Так вот, этот спектакль не только о любви, он еще и о вере, о таланте: нужно быть ответственным за свой талант, как бы банально это ни звучало. Истины – они почему-то всегда банальны. Нельзя зарывать талант в землю. Мне почему-то верится, что лодочник – талантливый человек, и только потому, что он не поверил и в свое время не совершил поступок настоящего мужчины, он практически зарыл свой талант. Но Господь Бог, Провидение – не знаю что – дали ему еще один шанс выбраться из ямы.
– Думаете, что у всех всегда есть шанс?
– Уверен, только надо в него верить. И я даже ребятам говорю в качестве напутствия: «Пусть Его Величество Случай, проходя мимо вас, похлопает вас по плечу, мол, я здесь, только заметь меня». Шанс нам всегда дается, только порой мы его не замечаем. Дай Бог, чтобы мы в жизни не пропускали шансы и замечали подвернувшийся случай вовремя оказаться в нужном месте и в нужное время.
– Вы используете в этом спектакле русские народные песни. Почему?
– Мне кажется, что русский народный вокал здесь уместен. В этой пьесе, помимо серьезных вещей, много юмора. Я вообще считаю, что через юмор можно говорить об очень драматических вещах, порой даже трагических и страшных. Через юмор легче об этом говорить. Есть такая пьеса Виктора Коркии «Черный человек, или Я бедный Сосо Джугашвили» – пьеса про Сталина, но она написана с юмором и в стихах, и народ хохочет в зале, но вот когда выходишь оттуда, тогда думаешь: «О-го-го, а тема-то какая на самом деле!»
Что касается Яблонской, то у нее нет площадного юмора, или плоского, ниже пояса, у нее тонкий юмор, ирония. Здесь есть определенная жесткая ненормативная лексика, которую мы по понятным причинам убрали, но вот когда читаешь, нисколько не сомневаешься, что именно так и надо было сказать, потому что других слов нет.
– Интересно, а как вы относитесь к так называемой новой пьесе?
– На самом деле, мне кажется, что никакой новой пьесы нет. Понятно, что жизнь идет вперед, но темы-то остаются прежними. Чтобы появилась новая драматургия, должны появиться новые законы драматургии. А их пока еще никто не придумал. И так называемые новые пьесы пишутся по тем же старым законам, при этом среди них много неграмотных пьес, выдаваемых якобы за новую драматургию. Я ее нигде не видел, ни разу не прочитал. Все новое – это хорошо забытое старое. А чтобы появился новый театр, новый способ существования на сцене, должен появиться новый Станиславский как минимум. Или вот попробуйте переплюнуть Чехова.
А я вот всегда мечтал поставить Островского и в афише не указывать, что это он, но поставить так, чтобы та же молодежь, десятиклассники к примеру, выйдя из театра и узнав, какого автора они смотрели, потом говорили: «Так это тот самый Островский?» При этом я бы не вставлял в спектакль ни айфоны, ни айпады и текст бы не менял, чтобы говорить словами Островского на современные темы. Это мечта идиота. Конечно, я понимаю, что она практически неосуществима и сделать это невероятно трудно.
– И последний вопрос: что для вас премьера?
– Что такое премьера для режиссера? Обнаружение пропасти между задуманным и сделанным. Шутка. Но я думаю, что у нас все получится и зритель спектакль оценит.
Беседовала Ирина СУВОРОВА