Я продолжила свое родительское самокопание, вернее даже самоистязание. Сколько раз зарекалась не брать в руки все эти самоучители по воспитанию. Но мой восьмилетний сын вновь и вновь подкидывает мне вопросы, ответы на которые можно найти только у профессионалов.

Ближе некуда

И вот опять: «Мама, ты меня любишь?» Я по-прежнему пытаюсь разобраться, почему Саша вдруг начал сомневаться в моей любви. Или, может быть, не сомневаться, но искать постоянного ее подтверждения. Для чего? Что его тревожит? Из-за чего пошатнулась его самооценка? Что я сделала не так? А главное, когда?
Как-то я услышала, а может быть, и прочитала, что для детей очень важно как можно чаще чувствовать телесную близость с мамой. Тогда, мол, ребенок осознает свою защищенность и обретает уверенность в безопасности и доброжелательности этого мира и в своей значимости лишний раз сомневаться точно не будет. То есть все эти обнимашки-целовашки – это не просто игра и мамин душевный порыв, а необходимая составляющая самооценки и будущей уверенности в себе, да и вообще, можно сказать, фундамент детской психики. Но тут уж мне себя упрекнуть не в чем. Сказать, что Сашок зацелован и затискан вдоль и поперек – не сказать ничего. С этого начинается каждое его утро, продолжается день и заканчивается вечер. Да что там, и мой день не задался, если мы вдоволь не наобнимались спозаранку, и хотя бы полчасика перед завтраком не посидели, крепко прижавшись друг к другу, а потом не обнялись, когда Саша вернулся из школы. А как не обнять его, например, когда он пришел с улицы, такой смешной, растрепанный, запыхавшийся после безудержной беготни милашка? А когда ему больно или обидно? Самое лучшее лекарство – прижаться к маме, и все как рукой сняло, и ветром сдуло, и корова слизнула. Тогда и мне самой становится легче, и все вокруг намного светлее и теплее, и жизнь прекрасна и удивительна. Тут даже трудно сказать, кому из нас этот самый так называемый в книжках телесный контакт нужнее. Мы оба этим живем.
Да и пятнадцатилетний Егор вроде как фыркает и отнекивается от моих телячьих нежностей: «Отстань! Ну, что ты, мам, я же не маленький!» А сам нет-нет да и подбежит ко мне, раскинув в стороны свои тонкие длинные руки: «Ну, ладно, так и быть, давай обнимемся». Ему тоже это надо, и он к этому привык, и ждет, хотя и делает вид, что это вовсе не так.
«А ведь Егор никогда не спрашивал меня, люблю ли я его, – как-то промелькнула мысль в моей голове. – Выходит, он не сомневается в моей любви, как Саша. Получается, у него-то с самооценкой все в порядке. Значит, со старшим я в этом плане, выражаясь его словами, не «накосячила». Уже хорошо».

Исцеляющая сила

– Мама! Все! Мы с Данилом больше не друзья! – как-то прокричал Саша прямо с порога. Он вбежал в кухню, где я по обычаю стояла у плиты. Забыв при этом скинуть свои грязные, истерзанные бесконечным дворовым футболом кроссовки, уткнулся в меня и заплакал.
Я бедром почувствовала, как сильно бьется его сердце, а на фартуке осталось мокрое пятно размером с Сашкину мордашку. Обида как будто через это самое пятно проникла в меня, и горький соленый комок подкатил к горлу, я готова была расплакаться и уже практически ненавидела этого Данила. Что скрывать, я совсем не умею переносить детские слезы. Слабость у меня в этом плане прослеживается очевидная. Но я же взрослая, мне плакать нельзя, я должна вселять уверенность и излучать силу. Потому сдержалась, проглотила слезы и сделала спокойное лицо. Присела, крепко прижала своего горемыку и ждала, когда, наконец, он прекратит всхлипывать и сможет рассказать, что там у них на улице стряслось. Хотя, в общем-то, слова уже были и ни к чему. Я кожей ощущала, как уходит детское отчаяние, и сердце начинает стучать равномернее, и Данил, наверное, не такой уж и негодяй, и вообще, не все так плохо. И комок от моего горла откатился обратно. Полегчало нам обоим. Исцеляющая сила «обнимашек» в действии.
– Ну, давай излагай, чем тебя так расстроил Данил, – провела я ладонью по мокрому от слез и пота, раскрасневшемуся Сашкиному лицу, еще больше размазав по щекам налипшую уличную пыль.
– Он сказал, что я вообще не умею играть в футбол! – теперь
уже не обиде, а возмущению не было предела. – Представляешь?!
«Всего-то! Я уж думала, что страшное случилось», – чуть было не вырвалось у меня.
И, слава Богу, что я тогда промолчала. Интуитивно, не осознанно, но сдержалась. Теперь-то, начитавшись, я знаю, что в тот момент я чуть было напрочь не прихлопнула самооценку ребенка, и без того весьма пошатнувшуюся.
– Как это ты не умеешь играть?! – сделала я удивленные глаза. – Ты же лучший игрок если не в мире, то во дворе точно!
И, конечно же, Саша уловил мою наигранность.
– Мама! – глаза его снова наполнились слезами.

Честно-честно?

Вот она, очередная моя ошибка. Дети чувствуют нашу неискренность как никто другой. Я это четко тогда увидела в глазах Саши и поняла всю серьезность момента. Поэтому включила всю свою заинтересованность и начала настоящее расследование, стала выспрашивать, выслушивать, что да как, в мелких подробностях. Это ж только мне, такой многоопытной и пожившей на этом свете взрослой тете, упрек в неумении играть в футбол мог показаться пустяшным. А для восьмилетнего парня, который всю свою душу и физические возможности отдает этому делу, это ой как важно и страшно быть недооцененным. Тем более он поделился своей болью с самым близким человеком. Тут никак нельзя допустить ни малейшего пренебрежения. На кону будущая самооценка. «Родительская оценка неимоверно важна для ребенка. Мы, родители, зеркало для своих детей. И не только в словах, но и в нашем отношении к ним, в нашем поведении, в наших реакциях, они прочитывают то, какие они на самом деле. Если родитель не доверяет своему ребенку, тот будет постоянно сомневаться в себе и в своей искренности», – эти слова из той самой «умной» книги, только что мною прочитанной, тогда еще не звучали в моей голове, но где-то в глубине души я их, видимо, уже осознавала.
– Для тебя действительно важно, что думает Данил?
– Да! Он ведь мой друг, – Саша впился в меня взглядом, как только понял, что я на самом деле хочу вникнуть в ситуацию. – Вернее, был моим другом.
– А ты и вправду решил, что после этой ссоры ты больше не хочешь с ним дружить?
– Не хочу! Он считает, что он лучше меня, – уже с меньшим напором, глядя в пол, пробубнил Саша.

Глаза в глаза

«Ах, вот в чем дело! Может быть, футбол тут вовсе и ни при чем?» – начала догадываться я.
– В чем же он лучше? – приподняла я смущенное личико за подбородок.
– Он сегодня больше голов забил, чем я, – отводя глаза в сторону, обиженно проговорил Саша.
– А вчера кто больше забил? – не отставала я.
– Вчера я! – торжествующие нотки промелькнули в голосе моего футболиста.
– Но вы же не поссорились из-за этого вчера, – резонно заметила я, глядя ему прямо в глаза.
– Не-а, потому что я-то не смеялся над ним, как он надо мной… И это… вчера Насти не было, она не видела, как я здорово играл, – Саша помотал лохматой головой.
Вот все и прояснилось. Шерше ля фам, как говорится.
– Так кто из вас поступил лучше, ты или он? – назидательным тоном спросила я.
– Наверное, я, – пробормотал Саша, просто догадавшись, к чему я клоню.
– Мне кажется, Настя это тоже поняла, – прошептала я на ушко, крепко прижав сына к себе.

Полина ЕРМАКОВА

Фото с сайта pixabay.com.

от _