После войны прошло больше 70 лет, а я из-за неотложных дел все откладывал это письмо на потом. Но сейчас мне уже 84, и нужно успеть сказать, наконец, слова благодарности Марийскому краю, принявшему нас, беженцев, из осыпаемой бомбами Москвы.

После войны прошло больше 70 лет, а я из-за неотложных дел все откладывал это письмо на потом. Но сейчас мне уже 84, и нужно успеть сказать, наконец, слова благодарности Марийскому краю, принявшему нас, беженцев, из осыпаемой бомбами Москвы.

 

ЯЗЫК ДЛЯ СКОТИНЫ

Из Москвы нас вывезли в июле 41-го, мне тогда было 9 лет. Сначала ехали на поезде до Ярославля. Добрались лишь к утру – много времени ушло на остановки из-за бомбежек. Потом плыли до п. Юрино на железной барже в трюме: свет проходил только через люки, было слышно, как шелестит за бортом Волга-матушка. Из Юрина сутки ехали до деревни Подгорное – на телегах по проселочной дороге через леса, по тряским гатям. Ночью взрослые спрашивали извозчиков, водятся ли в лесах волки. «Знамо, водятся, – отвечали мужики. – И медведи тоже встречаются». Нам, детям, стало страшно – каждый куст или вывороченный пень казался волком.

На гатях колеса иногда застревали, и тогда мужики нещадно хлестали лошадей с такой отборной бранью, какую многие, наверное, никогда не слышали. Моя бабушка, до революции смоленская учительница, пыталась объяснить нашему «водителю кобылы», что нехорошо так бить животных и нецензурно выражаться при детях и женщинах. Бесполезно. Позже мы узнали, что таким языком в деревне управляют лошадьми не только мужики, но и женщины. А наши увещевания, что за такую брань в Москве могут оштрафовать, вызывали у деревенских искреннее недоумение: «А как же с ней разговаривать? Иначе ж она, скотина, не понимает!»  

 

«НЕСЪЕДОБНЫЕ» ГРИБЫ

В деревне Подгорное мы еще не успели развязать узлы, как в избу без стука вошли местные жители. Москвичей видели впервые и разглядывали нас с любопытством. Посидев минут пять, гости прощались, а на их место приходили новые. Москвичам такие визиты без приглашения были непривычны. Но уже наутро мы поняли, что эта простота была доброй. Соседка принесла молока, яиц, овощей. Мы ни для кого не стали обузой, и никому в деревне не могло прийти в голову сказать в наш адрес что-то вроде «понаехали тут». Пришел колхозный бригадир Яков Иванович Дружинин Второй (население деревни составляли в основном Дружинины и Малинкины, так что полных тезок в Подгорном хватало). Колхоз снабдил беженцев мукой и другими продуктами, всем семьям выделили по 2 – 3 большие картофельные грядки. Мама стала работать в колхозе счетоводом.

Так началась наша жизнь в деревне, совсем для меня новая и неповторимо интересная. Когда первый раз пошли с деревенскими по грибы, москвичи подбирали по пути и сыроежки, и маслята, отчего крестьяне недоумевали – они эти «несъедобные» грибы в жизни никогда не собирали! И просили нас не отставать. И лишь пройдя с километр, они остановились и сказали: «Теперь собирайте». Не «ищите», а именно «собирайте»! Такое грибное изобилие москвичам и не снилось! Вскоре все кузовки и корзины у крестьян были полны белыми грибами.

Дома, в хате, мы отрывали у грибов шляпки, и бабушка, обваляв их в муке, жарила на сковороде в кипящем масле. Уставшие и проголодавшиеся, мы с аппетитом набрасывались на это хрустящее деревенское чудо. Уговаривать детей, как в Москве, не приходилось.

В школе все четыре класса сидели в одной комнате, а задания раздавались по возрастным группам. Перемена наступала по усмотрению учительницы. Туалетов, как и во всей деревне, не было – в школьном дворе каждый выбирал себе место у какого-нибудь кустика. Своим «туалетом» я избрал куст можжевельника. Приехав в Подгорное спустя 26 лет, я нашел этот куст. Он по-прежнему был чуть ниже меня – можжевельник растет неспешно.

 

ЧУДО С КРЫЛЬЯМИ

Я не уверен, что деревенские тогда вообще видели автомобиль. Но в сентябре 41-го они увидели то, о чем не могли даже мечтать. Над деревней низко кружил самолет, или аэроплан, как тогда говорили. Самолетов здесь никто не видел даже высоко в небе – ни одна трасса через этот район не пролегала. Все дети вместе с учительницей выбежали из школы смотреть на это чудо. Сделав последний круг, самолет приземлился на поле, и мы все дружно ринулись туда. Пришельцев обступили работавшие в поле, даже из деревни прибежали люди. Бдительные москвичи потребовали, чтобы летчики предъявили документы: в Москве мы были наслышаны (и это была правда) о шпионах, которые во время бомбежек фонариками подавали сигналы немецким бомбардировщикам. Показав документы, летчики объяснили, что сбились с пути – тогда ведь легкие самолеты не имели раций и пилоты ориентировались  по местности. Выяснив, где находятся, и найдя Подгорное на своей карте, они попросили нас притоптать землю, чтобы самолету было легче взлететь…

Весной 42-го нас перевезли из Марийской АССР в Иркутск, где на эвакуированном авиазаводе работали наши отцы. Полтора года страшного голода и холода. Выжили. Как рай вспоминали сытую деревню Подгорное. Вскоре угроза для Москвы отступила, и можно было вернуться домой.

 

ПЕШКОМ В XIX ВЕК

С годами я начал осознавать, какой подарок преподнесла мне судьба, поместив на девять месяцев в Россию XIX, а может быть и XVIII века. То, что я увидел и узнал о жизни в деревне, невозможно сравнить со знаниями, полученными из книг или кино. В Подгорном все ходили в лаптях, и я тоже, и вскоре легко отличал черемисский лапоть от русского. Я узнал, что такое кочедык и как им пользоваться (удачно попробовал сам). Воочию увидел, что такое натуральное хозяйство. Деревня не нуждалась в городе, все необходимое делали сами. Разве что иголки да тонкие нитки покупали где-то «на Вятке», куда ходили километров за 100 зимой, захватив пару запасных лаптей. Модницы покупали еще и пуговицы.

Я увидел, как прядут лен и шерсть. Узнал, что такое обрядовый плач – им провожали умерших, а также в солдаты (в 41-м – на фронт). Впервые услышал частушки и увидел, как по деревне идет гармонист со своей «капеллой», распевающий «куплеты» на мотив, который помню до сих пор. Вечером в хатах зажигали керосиновые лампы, а у кого их не было, жгли лучину.
Узнал много правил деревенской жизни и разных предрассудков. Например, что мать не должна спасать тонущего ребенка, иначе откачать его будет невозможно. Но моя мама бросилась в воду за моей четырехлетней сестрой, а потом мешала крестьянам катать и подбрасывать ее на растянутом одеяле. Деревенские отступили, объявив, что откачивать бесполезно, – мать сама бросилась в воду. Но мама стала делать сестре искусственное дыхание, о котором крестьяне слыхом не слыхали, и это спасло мою сестру.

.

В ПОИСКАХ УТРАЧЕННОГО

В 1968-м, через 26 лет, я, наконец, осуществил свое долго вынашиваемое желание – снова побывал в Подгорном. Радость безмерная, но и печаль: словно вырванный зуб во рту – пустота на том месте, где когда-то стояла наша хата. И таких пустот было много по всей деревне. Старый деревенский мотив никто не помнил, молодежь пела современные хиты. Да и мало ее осталось, молодежи – почти вся уехала в город. Словом, не было больше моей деревни.

Что в Подгорном сейчас? Остались ли те, кто, как я, помнит этот удивительный «музей под открытым небом»? Очень хотелось бы побывать там еще разок или, по крайней мере, получить оттуда весточку. Я не могу расстаться с чувством безмерной благодарности судьбе за то, что в моей жизни была деревня Подгорное Юринского района Марийской АССР – теперь Республики Марий Эл.

 

Александр РОЗИНКИН,

г. Москва

от admin