В преддверии Татьяниного дня «Й» поговорила с одной из самых талантливых личностей нашего города. Ведь Татьяна Батракова не только художник-постановщик в Республиканском театре кукол, но еще и режиссер, и актриса, и даже сама изготавливает куклы. Во многом благодаря ее спектаклям наш театр кукол получил признание и популярность среди кукольников не только в России, но и в Европе.
ТАК СЧИТАЕТ ЗАСЛУЖЕННЫЙ ДЕЯТЕЛЬ ИСКУССТВ ХУДОЖНИК ТАТЬЯНА БАТРАКОВА
В преддверии Татьяниного дня «Й» поговорила с одной из самых талантливых личностей нашего города. Ведь Татьяна Батракова не только художник-постановщик в Республиканском театре кукол, но еще и режиссер, и актриса, и даже сама изготавливает куклы.
Во многом благодаря ее спектаклям наш театр кукол получил признание и популярность среди кукольников не только в России, но и в Европе.
– Татьяна, расскажите сначала о себе. Как вы стали художником?
– В нашу школу как-то пришли и спросили, кто хотел бы стать художником. Оказывается, можно на художника выучиться, хотя я всегда рисовала – и в детском саду, и в школе. Я осмелела, руку подняла. Так и попала в Йошкар-Олинское художественное училище. Потом нас распределяли, заставляли отрабатывать 2 года. Меня распределили в Министерство культуры, причем не художником, а методистом: надо было бумажки перебирать, обзванивать ДК, чтобы они собирались на семинары. Я так страдала, отработала 2 месяца и просто сбежала нагло: трудовую оставила, никому ничего не сказала и больше туда не приходила. Мне, конечно, присылали всякие уведомления, грозили судом, но я не отзывалась, и все как-то само собой прошло. А я в это время уже работала в театре кукол.
– А как пришли в театр кукол? Почему туда?
– Я не знаю, у меня не было никаких сформулированных идей на этот счет. Я просто знала, что буду иметь дело с куклами. Я просто пришла и спросила, не нужны ли художники. Мне ответили, что нужны, и определили в бутафоры. Это было в 1988 году. Сначала, правда, хотели в актеры запихнуть, но мне тогда это было неинтересно, мне хотелось только много рисовать. А сейчас уже наоборот. Сейчас я рисую, можно сказать, вынужденно. Сейчас меня и режиссура привлекает.
– Вы окончили Санкт-Петербургскую академию театрального искусства, где получили сразу два диплома: как актриса и как режиссер театра кукол. То есть вы получили эти специальности, потому что надоело быть художником?
– Нет, не надоело. Надоесть это не может никак, потому что и тут миры создаешь, и там, а актеры волею судьбы могут что-то свое привнести в эти миры. Тут, скорее всего, произошло вот что: знаете, когда кушаешь одно блюдо без конца, оно приедается – по жизни вкусы меняются. Вот и тут, сейчас этап, когда надо отложить в сторону, чтобы потом взглянуть по-новому, как художник отворачивает картину какую-то на месяц, на год или даже на десятилетия, а потом, вернувшись к ней, добавляет совсем чуть-чуть, всего один мазок, и картина закончена. Не видит глаз, притерлось чутье, зашоренность какая-то появилась в голове. У меня сейчас этап отдохновения в этой профессии, хотя я, как ни странно, занимаюсь этим без конца. Александр Стависский (питерский режиссер, поставил в Республиканском театре кукол такие спектакли, как «Бедный Акакий», «Жак и его слуга» – Прим. авт.) все время говорит, что я ленивая. А лень, кстати, двигатель прогресса (смеется). У него же наоборот: он режиссер и ему хочется рисовать где угодно, на чем угодно – он может рисовать без конца. У меня уже этого нет, прошел этот, так скажем, дилетантский этап, сейчас надо больше в профессию уходить.
– Вспомните свою первую работу в нашем театре кукол.
– Это был спектакль про Кощея. Режиссер – Юрий Самойлов. Потом, правда, он спектакль увез в Новокузнецк, там, кстати, он идет до сих пор. Здесь же не пошел сразу, потому что был поставлен на двух человек, а в то время требовали спектакли на большую труппу. Вот с этого спектакля, наверно, и пошла такая полоса, что здесь мои спектакли практически не идут, а все идут на стороне, причем очень хорошо идут: в Архангельске, в Санкт-Петербурге. Например, в декабре в Красноярске со Стависским поставили «Чука и Гека», летом поедем в Тыву во вновь образовавшийся там театр кукол, и они пригласили нас поставить их национальный эпос.
– Вы больше со Стависским работаете?
– Мне с другими режиссерами сложно работать. А с ним у нас школа одна, он педагог, который меня обучал всему, мы понимаем друг друга. Капризов, конечно, много и с моей стороны, и с его – мы спорим иногда до хрипоты просто. Конечно, я какие-то вещи уступаю, все-таки он более башковитый, тем более сам сочиняет музыку, стихи, пьесы.
Мы часто просто разговариваем, обсуждаем идеи, какие куклы могли бы быть в каком-нибудь спектакле. Говорили о марийском национальном спектакле для взрослых, и у меня есть идея для кукол, таких в России нет. Это не совсем куклы, это, скорее, многогранные образы, которые несут в себе огромную информацию. Если ставить поэму или эпос марийский, это как «Калевала» – всего не расскажешь, и здесь какую-то часть информации может взять на себя кукла. Однажды я видела такую куклу, только у американцев. И это очень дорогое удовольствие.
– Расскажите о своих актерских работах.
– Актерские работы были только в академии. Сразу занялась марионеткой. Почему – не знаю, тоже случайно совершенно, а потом все интереснее становилось. Марионеточный театр – это вообще отдельный театр. В России очень мало народу занимается марионетками, я имею в виду настоящими марионетками, философскими, а не трюковыми. Они очень сложные в работе: когда ведешь куклу, надо уметь ее понимать, чувствовать, это все на уровне интуиции. Такой спектакль очень сложно поставить на большую труппу, даже на 4-х человек. Нужно не только понимать эту куклу, нужно уметь подвязывать ее под себя, а у нас, как правило, не учат этому. Если не уметь подвязывать ее под себя, куклы будут кривые, косые, и когда будешь ее вести, она не сможет ни видеть, ни слышать, в итоге мертвый спектакль получится. Нужно чувствовать вес этой куклы, планшет – пол, на котором она действует, ходит. Как правило, в театрах не ставятся марионеточные спектакли, и для детей эта кукла немножко тяжелая в восприятии. Но я рада, что ею занялась, и сейчас хотя бы что-то в ней понимаю.
– Здесь ваши спектакли практически не идут. С чем это связано?
– Мне все говорят, что мои работы – это питерский уровень. Но вот только чем наши дети хуже питерских? Эти спектакли тяжелы, да, но для этого театр и существует, чтобы разговаривать с детьми, он не должен заниматься просто иллюстрацией. Не может театр иллюстрировать книжку, это бред полный, тогда лучше почитать настоящую сказку. Если у ребенка состоялась беседа со спектаклем, родитель уже объясняет какие-то вещи ребенку дома. У нас этой связи нет, к сожалению. Для этого нужно определенное культурное пространство, чтобы разговаривать со зрителем, а мы только пытаемся его создать, все пытаемся и пытаемся, что мешает – не знаю, то ли отсутствие привычки ходить в театр, то ли еще что-то.
Например, спектакль «После дождичка» канул в Лету, потому что был несвоевременным, как мне сказали. Я не понимаю таких вещей. Как театр может быть несвоевременным? Искусство должно опережать какие-то вещи. Конечно, бывает много неудач, как у меня с «Тараканьей леди», я все-таки ее считаю неудачей. На тот момент это для меня была история, которая могла бы быть, потому что она сильно перекликается с нашим временем. А сейчас я думаю, что она была немного конъюнктурна.
– Вам близок театр кукол для взрослых?
– Театр кукол, как я понимаю, он вообще для взрослых. Это в Советском Союзе сложилось такое клише, что театр кукол – только для детей, и вот растет поколение за поколением, убежденное в этом. Нет, нет и еще раз нет. Почему? Потому что, начиная с балагана, начинался взрослый театр, дальше Образцов все погубил напрочь. Это я так считаю, это моя личная точка зрения. Конечно, для детей надо ставить, ставили и будем ставить, и я буду ставить, потому что без этого невозможно, иногда отрываться надо, давать душе отдохнуть, не все же на серьезные вопросы отвечать. Но вообще, театр кукол – философский, начиная с древних веков, когда кукольники ходили по улицам и показывали свои представления, но показывали-то не зайцев и крокодильчиков, а другое что-то, поэтика была, взрослые темы поднимались.
– Вы еще и сами изготавливаете кукол. В чем сложность этой работы?
– Да, я научилась конструкции. Это мужская работа, на самом деле, потому что нужно пилить, колотить, сверлить, паять. Но самое интересное, что очень много у нас в России конструкторов-женщин. Этому обучают на постановочных факультетах, все секреты рассказывают. Самое главное – руки прикладывать и голову. Думать нужно, потому что каждая кукла уникальна, вагонами их нельзя выпускать, потому что это такое одноразовое изделие, личностное. Конечно, я не считаю куклу личностью, это деревяшка, предмет, но предмет оживает, если ты хорошо его сделал.
– Критик Арина Шепелева как-то сказала, что для работы в театре кукол должно быть мировоззрение кукольника…
– Да, это так. У кукольника нет каких-то перерывов, праздничных дней, в голове все время куклы. Это уже стиль жизни. У меня, например, не квартира, а мастерская. И где бы я ни жила, будет мастерская в любом случае, потому что без конца что-то делаешь. У меня много всяких вещей, железок, непонятных никому, они только мне понятны. По магазинам ходить невозможно, потому что постоянно смотришь, что может пригодиться. Я дома даже декорации делаю.
Беседовала Ирина СУВОРОВА